Когда я уйду, я оставлю мой голос
На чёрном кружке. Заведи патефон,
И вот под иголочкой, тонкой, как волос,
От гибкой пластинки отделится он.
 
Немножко глухой и немножко картавый,
Мой голос тебе прочитает стихи,
Окликнет по имени, спросит: «Устала?»,
Наскажет немало смешной чепухи.
 
И сколько бы ни было злого, дурного,
Печалей, обид, - ты забудешь о них.
Тебе померещится, будто бы снова
Мы ходим в кино, разбиваем цветник.

Лицо твоё тронет волненья румянец,
Забывшись, ты тихо шепнёшь: «Покажись!..»
Пластинка хрипнёт и окончит свой танец,
Короткий, такой же недолгий, как жизнь.

Дмитрий Кедрин

Вот так бы завалиться невзначай -
Без повода, без глупых выяснений,
И ляпнуть, улыбнувшись: "Я на чай…",
И извиниться, что без приглашений.

Увидеть, как блеснут твои глаза, -
Две звёздочки-смешинки в полумраке;
И выйдет муж на наши голоса,
А я с цветами, пьяный и во фраке!

Ну, пусть не фрак, пусть брюки и пиджак,
И водолазка, чёрная, в обтяжку -
Я ж не по делу, я же просто так!
И даже не на рюмку, а на чашку.

Мне и минуты было бы вполне
Достаточно, чтоб наглядеться снова,
Услышать шёпот: "Ты в своём уме?!
Придумать ничего не мог другого?!"

А я устал причины сочинять,
На первый взгляд, серьёзные до скуки, -
Зачем и почему поцеловать
Мне хочется глаза твои и руки.

А может их, причин-то этих, нет?
А есть в груди ещё остаток боли…
В конце концов, ты заберёшь букет?!
А то мне розы пальцы искололи.

Ты не сердись, я, правда, ухожу,
Скажи ему, что перепутал спьяну.
Мне без тебя… Да я тобой дышу!
И не надейся - ждать не перестану.

Юрий Егоров

Когда я вернусь, — ты не смейся, — когда я вернусь,
Когда пробегу, не касаясь земли, по февральскому снегу,
По еле заметному следу к теплу и ночлегу,
И, вздрогнув от счастья, на птичий твой зов оглянусь,
Когда я вернусь, о, когда я вернусь…

Послушай, послушай, — не смейся, — когда я вернусь,
И прямо с вокзала, разделавшись круто с таможней,
И прямо с вокзала в кромешный, ничтожный, раешный
Ворвусь в этот город, которым казнюсь и клянусь,
Когда я вернусь, о, когда я вернусь…

Когда я вернусь, я пойду в тот единственный дом,
Где с куполом синим не властно соперничать небо,
И ладана запах, как запах приютского хлеба,
Ударит меня и заплещется в сердце моём…
Когда я вернусь… О, когда я вернусь…

Когда я вернусь, засвистят в феврале соловьи
Тот старый мотив, тот давнишний, забытый, запетый,
И я упаду, побеждённый своею победой,
И ткнусь головою, как в пристань, в колени твои,
Когда я вернусь… А когда я вернусь?

Александр Галич

Тебе сорок. Почти. Или это мне все пятнадцать…
Пора бы тебе заиметь собаку, тумбочку возле кровати,
Жевать не детский, а взрослый "Орбит", не улыбаться,
По сотому кругу смотря сериалы, а плакать. Хватит

Откладывать деньги и тратить их на зефир в шоколаде,
Купаться в холодном море, верить в русалок — ложь всё.
И юбки пора надевать. И пора разбираться в помаде.
Вот спросят — а ты не знаешь. Позору не оберёшься.

Пора называть себе цену. Вслух. Чтобы знали, с кем дело.
И чтобы не даром. Чтоб сто поцелуев. Чтоб розы под двери.
Построить свой маленький трон, говорить, что ты королева.
Не важно, что бред, зато хоть кто-то, но верит.

Тебе только сорок. Будет. Лет через тридцать твой поезд…
Купи себе мусорник — пол в мандариновой шкурке.
Пора одеваться зимой, мотать поясницу в собачий пояс,
Купить молоко. Добавлять его в кофе, варимый в турке.

Тебе, да и мне, - нам почти что по сорок. Так странно.
А мои ровесники ходят в ободранных кедах, в ситцевых платьях.
А твои покупают свечи, аромолампы, несут их в ванны.
А тебе только сорок. Без тумбочки возле кровати.

Марьяна Высоцкая.

На подоконнике фикус, кошачий корм и валокордин.
Тот, кто держит более трёх мурчащих, как правило, спит один.

Тот, кто носит собакам косточки, сочиняет домики воробьям,
От того, как правило, веет горечью неустроённого бабья.

Вот у Глаши всё было: муж, работа, первенец младший сын,
Через сорок лет муж проснулся и просто ушёл босым.

Дети в дом приходили с парами «Мама, благословите!»,
Всех размазало, раскромсало по дольчевите.

Жизнь показалась ей делом навозного маленького жука.
Ну, не искать же за шаг до смерти нового мужика!

Как другие во всём этом держатся?! Боже, как?!
Кто-то тучится, словно дрожжи. Боже, не делай меня одной из седых макак!

Не сидеть же на лавочке, не заштопывать дыры карманами,
Не называть же детей проститутками, наркоманами!

Господи, я поживу ещё, только оставь под ногами твердь,
Я посижу тут, понюхаю старость, побегаю в салочки с леди Смерть.

Глаша шарится по подвалам, в плетёном кошике тащит домой котят -
Знакомые спишут на старость, соседи поскалятся и простят.

У Глаши в мобильном сплошь номера приютов, ветеринарок, таких же Глаш.
Если кто и думает, что обманет смертушку, — это блажь.

Главное — делать усердный вид, всех хвостатых лечить теплом.
Поднимать глаза, причитать: «Поделом мне, Господи, поделом!»

Глаша знает, что жизнь — это вот сейчас, это быть на мушке и ждать суда.
Глаша всем хвостатым даёт свой адрес, объясняет, мол: «Вам сюда».

Каждый ангел на Небе несёт отчёт, каждый должен держать ответ:
Скольких спустил на Землю, скольких забрал на Свет.

Глаша знает, что на планёрках по пятницам её Ангелу есть чем крыть,
Есть что ответить на «Почему она всё ещё там?», «Кто сливает ей мощь и прыть?».

Бог подходит к нему, говорит: "Я считаю, что ей пора уже, я уверен, старик. А ты?"
"Нет, Глафиру мою нельзя. У неё коты".

Марьяна Высоцкая.

Как легко теперь: не любя тебя,
Я не прячу голову от дождя,
Я курю в затяг и глотаю дым,
Став опять беспечным и молодым.

Не фильтрую речь, исторгаю брань,
Обжигаю крепким словцом гортань,
Не боясь твоих потемневших глаз
И покрытых пыльной моралью фраз.

Открываю настежь окно и дверь,
Трачу на пустое, сажусь на мель.
Просыпаюсь поздно и всё не там,
Провожаю женщин без лишних драм.

Я смеюсь и праздную, бью в набат,
Я живым вернулся, пройдя сквозь Ад.
Я вернулся целым почти на треть -
Надо быть железным, чтоб так суметь.

Так легко теперь, когда я один,
Сам себе советчик и господин:
Я могу сойти до любых низин,
Я могу валяться в любой грязи.

Но могу стать праведным и святым,
И, отринув водку, разврат и дым,
Вдруг решить подняться на Эверест,
А потом объехать полсотни мест.

Я увижу Дрезден и Амстердам,
А потом отправлюсь в тибетский храм.
Где Нью-Йорк, там Гамбург, затем Шанхай,
Я из пепла выстрою новый рай,

Рай свободных комнат и тишины.
Дезертир, сбежавший с твоей войны
Будет благодарен за каждый вдох:
Мол, спасибо, Господи, что не сдох,

И за то спасибо, что стал сильней,
Что сумел прорваться сквозь вязкость дней,
И всю суть свою возродить с нуля
Из простейших слов ''не люблю тебя''.

Это радость, счастье, небесный дар:
Быть свободным, сильным, держать удар,
Управлять рассудком, рулить судьбой.
Будь свободна тоже. И Бог с тобой.

Джио Россо