У каждого из нас свой ад и рай,
Свой потолок, своё седьмое небо,
Свой кофе по утрам и даже – чай,
И боль своя, и свой кусочек хлеба...
 

Лидия Фогель

Очень часто все думают: «Господи, мне бы так!»,
За успехом и счастьем готовые лезть на стену,
Упуская из виду один небольшой пустяк:
Ничему не завидуй, пока не узнаешь цену!
 

Любовь Козырь

Мы же опытные и тёртые,

Нас — ни замуж, ни поженить!

Одиночество – слишком твёрдое,

Чтобы надвое разделить.

⠀

Мы же знаем с тобой заранее,

Как тернист у влюблённых путь.

Как случайное возгорание

Станет пеплом когда-нибудь.

⠀

Недоверчивы, подозрительны.

Полувзрослые, а — уже.

И от этого — отвратительно

Мне становится на душе.

⠀

Мы же смелые и упёртые,

Так и будем — по одному.

Но зато мы ужасно гордые!

И ненужные. Никому.

⠀

Златенция Золотова

Коли тобі жити важко,

Самотньо і сумно у світі,

Є хтось, хто без тебе, пташко,

Не зможе і дня прожити,

У когось в думках щоночі,

Хтось вранці тебе згадає,

Ти - кара комусь і злочин,

Для когось ти - мед до чаю.

А ти ж - без теорій і практик,

Без карти на небо восьме

Летиш до нових галактик,

Будуєш свій власний космос,

Долаєш усі кордони,

Ні страху вже, ні ілюзій,

Ховаєш в руці патрони

І тилом стаєш для друзів.

І з часом приходить досвід

І зайве все відпускаєш,

Бо той, хто не може досі

Із медом прийти до чаю,

Відбуде за тебе термін,

Торкнеться хоч раз словами

І в світі, де було темно,

Світлішатиме між вами.

І в світі, де, може, й важко,

Де інколи - встати й вийти, -

Згадай, моя люба пташко,

Що ти не одна у світі...

Ілона Верхівська-Ельтек

Якщо Бог мене чує, я хочу звернутися напряму:

"Боже, присядь на хвилину, тримай телефон мій, читай війну.

Наші тексти прості, напевно, на цей раз – Пулітцер пас,

Але Ти прочитай і всім розкажи про нас."

І стається диво – Бог сидить тихенько, читає слово

І бурмоче: "Ніколи в житті не читав такого!" -

"Вибач!", "Дякую!", "Хочу додому!" та співчуття – 

Безкінечні свічки, що, очевидно, не про життя...

"Як ти?", "Де ти?" та "Не хвилюйся, зі мною ок!",

Номери карток, номери карток, номери карток…

"Загубилась такса!", "Загинув тато!", "В полоні дід!"...

На веселку черга – останній, начебто, сірий кіт...

Бог сидить, читає, тремтить телефон у Його руці,

Каже: "Як багато дякують невгамовні ці українці!"

Головою хитає, і поки я чаю Йому несу,

Він мене питає: "А хто такі ті ЗСУ?

Бачу, ваші люди щоденно моляться ЗСУ та мені,

Напевно, ми ваші два українських Боги на цій війні..."

Бог закінчує на сьогодні стоденну книгу, за мить зника…

Я стаю безсовісною нахабою, хапаю Його за рукав:

"Поки наші розстріляні діти лягають спати на небесах,

Хочу, щоби Ти кожного відспівав, про кожного написав.

Вимагаю, Боже, щоб Ти сидів біля виходу Сам, особисто Ти, –

І нікого з наших більше не пропустив!"

Лала Тарапакіна

С небес да об землю – конечно же, больно.

И думаем: всё, налетались. Довольно!

Ведь можно однажды и насмерть разбиться –

Мы знаем… Но всё же - завидуем птицам.

 

Мы, люди, которые слабы и странны,

Едва затянулись глубокие раны,

Забыв про опасность, про боль и бессилье,

Опять  расправляем уставшие крылья,

И в небо стремимся с завидным упрямством –

Богов удивляя своим постоянством,

Не веря прогнозам дурных сновидений,

Пытаясь взлететь - после многих падений!

И жизни нам – мало, и неба нам – мало,

Мы тысячи раз начинаем сначала,

Чтоб вырваться ввысь из земной круговерти.

Паденья и взлеты - с рожденья  до смерти!

Марина Винтер

Вот говорят: я жизнь начну сначала.

А как — сначала? Жизнь — она одна.

И как бы было это не печально —

Назад не возвращается она.

Нельзя вернуть утраченное время

И повернуть обратно стрелок бег,

Нельзя разжечь сгоревшие поленья,

Как не вернуть весну и первый снег.

Нам не увидеть вновь родные лица

И к сердцу не прижать отца и мать.

Нельзя переписать судьбы страницы,

Чтоб долюбить, исправить, досказать.

«Вчера» — не будет. Может быть лишь — «завтра»,

Ведь в прошлое дороги нет назад.

Уходит детство, юность — безвозвратно,

Любовь, и звездопад, и листопад.

Всё, что ушло, — уже не повторится,

Мы можем что-то в жизни поменять,

Но в прошлое — увы — не возвратиться

И невозможно всё опять начать…

Наталья Кислощук 

Вернувшись к себе домой,

Поставив на прошлом точку,

Я вдруг поняла, Бог мой,

Насколько я одиночка!

Насытившись тишиной

На завтрак, обед и ужин,

Я вдруг поняла, Бог мой,

Насколько никто не нужен!

Насколько меня во мне

Достаточно. Вот же благо,

Что сердце теперь в броне,

Намаялось, бедолага.

Бок о бок живут с людьми

Такие, как мы, — волчата.

Я цельная, черт возьми!

А не половина чья-то. 

Златенция Золотова

Приходящие. Уходящие.

Люди в жизни, как поезда.

Лицемерные. Настоящие.

На мгновение. Навсегда.

Кто-то выстрадан. Кто-то вымолен.

Кто-то послан был, как урок.

Кто-то в памяти просто именем.

А кого-то послал сам Бог.

Поначалу все просто встречные,

Только кто-то потом врастёт

В твою душу и станет вечностью,

Ну, а кто-то, как дым, уйдёт.

Приходящие. Уходящие.

Каждый в сердце оставит след.

Но однажды ты, вновь стучащему,

Тихо скажешь, что места нет…

Алёна Серебрякова 

Не отказывай себе в слабости,
Покупай любимые сладости.
Утром встань хоть чуть-чуть позднее,
Ведь поспать иногда важнее!

Поиграй полчаса с котом,
Отложив дела на потом!
Выпей кофе с воздушной пенкой,
Из блондинки вдруг стать шатенкой!

Съешь сама килограмм клубники!
Окунись в любимые книги!
Не пытайся найти ответы,
Босоножки смени на кеды!

Или сделай наоборот,
Ведь каблук тебе так идёт!
Полюби себя, без сомнения,
Невзирая на чьё-то мнение!

Не берись ничего доказывать!
И не бойся, порой, отказывать.
Пусть другие за что-то ратуют -
Сделай то, что тебя порадует!

Иногда может жизнь наладиться
От покупки простого платьица.
От десерта большого, вкусного
Или даже от блюза грустного…

От бокала вина холодного
И поступка чуть сумасбродного!
В нашей жизни должны быть радости, 
Ну, а сила нередко — в слабости…

Ольга Гражданцева

 

 

Ходят по планете
Раненые дети,
Покупают мебель,

Солят кабачок.
Детям очень важно
Отыскать однажды
Тех, к кому под вечер

Можно под бочок.

 

Раненые дети
Ненавидят ветер,
Не выносят ссоры,

Ищут прочный тыл.
В тех, кто ходит рядом,
Этим детям надо
Разглядеть «мне просто

Надо, чтоб ты был».

 

Раненые дети
Ни за что на свете
Не доверят сердце,

Не откроют дверь.
Говорила мама:
«Спину держим прямо:
Ничего не бойся,

Никому не верь!».

 

Раненые дети,
Маши, Вани, Пети,
Ходят по планете

В поисках любви.
Бьют татуировки,
Водят тачки ловко,
И кусают ночью

Губы до крови.

 

Раненые дети
Ходят по планете,
Любят делать фото,

Пишут: «Не скучай!».
А всего-то надо,
Сесть к кому-то рядом,
Приобнять за плечи

И поставить чай.

Катерина Хамидуллина

 

И когда пустота в судьбе,
Полоса нежилых массивов,
Не кому-нибудь, а себе
Ты обязана быть красивой.

И когда, на других смотря,
Вдруг покажется — всё напрасно,
Для себя (разве это — зря?)
Ты обязана быть прекрасной.

И когда перспективы — ноль,
А масштаб тоски — планетарный,
Не кому-то, себе позволь
Любоваться собой, шикарной.

Если кто-нибудь сжёг мосты,
Рядом вдруг никого не стало,
Для любви у тебя есть ты.
Разве мало?

Златенция Золотова

 

 

Запиши себе раз так сорок,

И пусть память тебе твердит:

Если ты человеку дорог,

Он всегда тебе позвонит.

 

Он всё срочное бросит даже,

Всё покажется ерундой.

Если ты человеку важен,

То он выберет быть с тобой.

 

И хоть будет он весь загружен,

Но не бросит тебя в беде.

Если ты человеку нужен,

Всё равно он придёт к тебе.

 

Может, путь его будет долог,

Ты дождёшься его звонка.

Если ты человеку дорог,

То узнаешь наверняка.

 

Таша Снегова

 

Я закрою глаза, я забуду обиды,
Я прощу даже то, что не стоит прощать.
Приходите в мой дом, мои двери открыты,
Буду песни вам петь и вином угощать.

Буду песни вам петь про судьбу и разлуку,
Про весёлую жизнь и нелепую смерть.
И, как прежде, в глаза мы посмотрим друг другу,
И, конечно, ещё мне захочется спеть.

И тогда я спою до слезы, до рассвета,
Будет время дрожать на звенящей струне.
А я буду вам петь и надеяться где-то,
Что не скажете худо никогда обо мне.

Я закрою глаза, я обиды забуду,
Я прощу всё, что можно, и всё, что нельзя.
Но другим никогда, видит Бог, я не буду,
Если что-то не так, вы простите меня.

Вадим Цыганов

 

_{Снег был белый, чистый, идеальный
За окном.
Ты меня, закутав в одеяле,
Звал родной.}

<sub>Снег был белый, чистый, подвенечный,
Сердце жгло,
Ты сказал, что так и будет вечно.
Всё прошло.

Было больно, уходила почва
Из-под ног,
Даже самый светлый был испорчен
Выходной,</sub>

<sub>Разум был разбит и изувечен
Тяжело.
Мне казалось, так и будет вечно.
Всё прошло.

Замело и город, и дорогу,
И подъезд.
Я давно не строю недотрогу —
Опыт есть.</sub>

_{Я давно ни добрая, ни злая.
Наперёд,
Что бы ни случилось, точно знаю —
Всё пройдёт!}

 

_{Сола Монова}

 

 

Я по тебе скучаю, Даже когда болею. Встретились неслучайно. Сердцу теперь теплее. Только в душе тревога – Это от мыслей жарких. Знаю, любовь от Бога Стала большим подарком. Я по тебе скучаю, Даже когда не в духе. Только не привыкаю К нашей с тобой разлуке. Снег укрывает крыши. Ночь украшает город. Голос любимый слышу Тот, что для сердца дорог. Я по тебе скучаю Даже во сне ночами. Мысленно обнимаю Плечи твои руками. Каждым обычным словом Струны души ласкаешь. Я не хочу другого, Ты и об этом знаешь. Я, как снежинка, таю, Ведь от любви теплее. Я по тебе скучаю, Даже когда болею. Ирина Самарина

 

 

Она не была в Эмиратах,
Не видела Рим никогда
И вряд ли увидит когда-то:
Ей не с кем оставить кота.

Ей снится порой на рассвете
Родной её город - Чита.
Она и туда не поедет:
Ей не с кем оставить кота.

А боль, словно острая спица,
Засела в районе хребта...
Но как она ляжет в больницу?
Ей не с кем оставить кота.

Ей скоро уже девяносто -
Она доживёт и до ста.
Секрет долголетья? Всё просто:
Ей не с кем оставить кота.

Вера Бутко


 

Когда я уйду, я оставлю мой голос
На чёрном кружке. Заведи патефон,
И вот под иголочкой, тонкой, как волос,
От гибкой пластинки отделится он.
 
Немножко глухой и немножко картавый,
Мой голос тебе прочитает стихи,
Окликнет по имени, спросит: «Устала?»,
Наскажет немало смешной чепухи.
 
И сколько бы ни было злого, дурного,
Печалей, обид, - ты забудешь о них.
Тебе померещится, будто бы снова
Мы ходим в кино, разбиваем цветник.

Лицо твоё тронет волненья румянец,
Забывшись, ты тихо шепнёшь: «Покажись!..»
Пластинка хрипнёт и окончит свой танец,
Короткий, такой же недолгий, как жизнь.

Дмитрий Кедрин

Вот так бы завалиться невзначай -
Без повода, без глупых выяснений,
И ляпнуть, улыбнувшись: "Я на чай…",
И извиниться, что без приглашений.

Увидеть, как блеснут твои глаза, -
Две звёздочки-смешинки в полумраке;
И выйдет муж на наши голоса,
А я с цветами, пьяный и во фраке!

Ну, пусть не фрак, пусть брюки и пиджак,
И водолазка, чёрная, в обтяжку -
Я ж не по делу, я же просто так!
И даже не на рюмку, а на чашку.

Мне и минуты было бы вполне
Достаточно, чтоб наглядеться снова,
Услышать шёпот: "Ты в своём уме?!
Придумать ничего не мог другого?!"

А я устал причины сочинять,
На первый взгляд, серьёзные до скуки, -
Зачем и почему поцеловать
Мне хочется глаза твои и руки.

А может их, причин-то этих, нет?
А есть в груди ещё остаток боли…
В конце концов, ты заберёшь букет?!
А то мне розы пальцы искололи.

Ты не сердись, я, правда, ухожу,
Скажи ему, что перепутал спьяну.
Мне без тебя… Да я тобой дышу!
И не надейся - ждать не перестану.

Юрий Егоров

Когда я вернусь, — ты не смейся, — когда я вернусь,
Когда пробегу, не касаясь земли, по февральскому снегу,
По еле заметному следу к теплу и ночлегу,
И, вздрогнув от счастья, на птичий твой зов оглянусь,
Когда я вернусь, о, когда я вернусь…

Послушай, послушай, — не смейся, — когда я вернусь,
И прямо с вокзала, разделавшись круто с таможней,
И прямо с вокзала в кромешный, ничтожный, раешный
Ворвусь в этот город, которым казнюсь и клянусь,
Когда я вернусь, о, когда я вернусь…

Когда я вернусь, я пойду в тот единственный дом,
Где с куполом синим не властно соперничать небо,
И ладана запах, как запах приютского хлеба,
Ударит меня и заплещется в сердце моём…
Когда я вернусь… О, когда я вернусь…

Когда я вернусь, засвистят в феврале соловьи
Тот старый мотив, тот давнишний, забытый, запетый,
И я упаду, побеждённый своею победой,
И ткнусь головою, как в пристань, в колени твои,
Когда я вернусь… А когда я вернусь?

Александр Галич

Тебе сорок. Почти. Или это мне все пятнадцать…
Пора бы тебе заиметь собаку, тумбочку возле кровати,
Жевать не детский, а взрослый "Орбит", не улыбаться,
По сотому кругу смотря сериалы, а плакать. Хватит

Откладывать деньги и тратить их на зефир в шоколаде,
Купаться в холодном море, верить в русалок — ложь всё.
И юбки пора надевать. И пора разбираться в помаде.
Вот спросят — а ты не знаешь. Позору не оберёшься.

Пора называть себе цену. Вслух. Чтобы знали, с кем дело.
И чтобы не даром. Чтоб сто поцелуев. Чтоб розы под двери.
Построить свой маленький трон, говорить, что ты королева.
Не важно, что бред, зато хоть кто-то, но верит.

Тебе только сорок. Будет. Лет через тридцать твой поезд…
Купи себе мусорник — пол в мандариновой шкурке.
Пора одеваться зимой, мотать поясницу в собачий пояс,
Купить молоко. Добавлять его в кофе, варимый в турке.

Тебе, да и мне, - нам почти что по сорок. Так странно.
А мои ровесники ходят в ободранных кедах, в ситцевых платьях.
А твои покупают свечи, аромолампы, несут их в ванны.
А тебе только сорок. Без тумбочки возле кровати.

Марьяна Высоцкая.

На подоконнике фикус, кошачий корм и валокордин.
Тот, кто держит более трёх мурчащих, как правило, спит один.

Тот, кто носит собакам косточки, сочиняет домики воробьям,
От того, как правило, веет горечью неустроённого бабья.

Вот у Глаши всё было: муж, работа, первенец младший сын,
Через сорок лет муж проснулся и просто ушёл босым.

Дети в дом приходили с парами «Мама, благословите!»,
Всех размазало, раскромсало по дольчевите.

Жизнь показалась ей делом навозного маленького жука.
Ну, не искать же за шаг до смерти нового мужика!

Как другие во всём этом держатся?! Боже, как?!
Кто-то тучится, словно дрожжи. Боже, не делай меня одной из седых макак!

Не сидеть же на лавочке, не заштопывать дыры карманами,
Не называть же детей проститутками, наркоманами!

Господи, я поживу ещё, только оставь под ногами твердь,
Я посижу тут, понюхаю старость, побегаю в салочки с леди Смерть.

Глаша шарится по подвалам, в плетёном кошике тащит домой котят -
Знакомые спишут на старость, соседи поскалятся и простят.

У Глаши в мобильном сплошь номера приютов, ветеринарок, таких же Глаш.
Если кто и думает, что обманет смертушку, — это блажь.

Главное — делать усердный вид, всех хвостатых лечить теплом.
Поднимать глаза, причитать: «Поделом мне, Господи, поделом!»

Глаша знает, что жизнь — это вот сейчас, это быть на мушке и ждать суда.
Глаша всем хвостатым даёт свой адрес, объясняет, мол: «Вам сюда».

Каждый ангел на Небе несёт отчёт, каждый должен держать ответ:
Скольких спустил на Землю, скольких забрал на Свет.

Глаша знает, что на планёрках по пятницам её Ангелу есть чем крыть,
Есть что ответить на «Почему она всё ещё там?», «Кто сливает ей мощь и прыть?».

Бог подходит к нему, говорит: "Я считаю, что ей пора уже, я уверен, старик. А ты?"
"Нет, Глафиру мою нельзя. У неё коты".

Марьяна Высоцкая.

Как легко теперь: не любя тебя,
Я не прячу голову от дождя,
Я курю в затяг и глотаю дым,
Став опять беспечным и молодым.

Не фильтрую речь, исторгаю брань,
Обжигаю крепким словцом гортань,
Не боясь твоих потемневших глаз
И покрытых пыльной моралью фраз.

Открываю настежь окно и дверь,
Трачу на пустое, сажусь на мель.
Просыпаюсь поздно и всё не там,
Провожаю женщин без лишних драм.

Я смеюсь и праздную, бью в набат,
Я живым вернулся, пройдя сквозь Ад.
Я вернулся целым почти на треть -
Надо быть железным, чтоб так суметь.

Так легко теперь, когда я один,
Сам себе советчик и господин:
Я могу сойти до любых низин,
Я могу валяться в любой грязи.

Но могу стать праведным и святым,
И, отринув водку, разврат и дым,
Вдруг решить подняться на Эверест,
А потом объехать полсотни мест.

Я увижу Дрезден и Амстердам,
А потом отправлюсь в тибетский храм.
Где Нью-Йорк, там Гамбург, затем Шанхай,
Я из пепла выстрою новый рай,

Рай свободных комнат и тишины.
Дезертир, сбежавший с твоей войны
Будет благодарен за каждый вдох:
Мол, спасибо, Господи, что не сдох,

И за то спасибо, что стал сильней,
Что сумел прорваться сквозь вязкость дней,
И всю суть свою возродить с нуля
Из простейших слов ''не люблю тебя''.

Это радость, счастье, небесный дар:
Быть свободным, сильным, держать удар,
Управлять рассудком, рулить судьбой.
Будь свободна тоже. И Бог с тобой.

Джио Россо

Я БОЛЬШЕ НИ В КОМ НЕ ИЩУ ТЕПЛОТЫ,

ПУСТЬ ДАЖЕ СТОЮ НА ГРАНИ,

ВЕДЬ В МИРЕ НИКТО НЕ УМЕЕТ, КАК ТЫ,

НИ ГРЕТЬ, НИ ЛЮБИТЬ, НИ РАНИТЬ.

Неивестный автор

Я знаю сотню твоих имён на всех языках земли,
В кого ты будешь (и был) влюблён, о ком голова болит,
Я знаю наперечёт рубцы на узкой твоей спине
И что ты лучшая из вакцин из всех, что подходят мне.

Ты так же знаешь меня насквозь, навыворот, на просвет:
И тихий смех, и взрывную злость, и шёпот мой нараспев,
И самый жгучий, грызущий страх приходишь ко мне забыть,
Чтоб слушать сказки далёких стран и прятаться от судьбы.

Мы совпадаем до мелочей - вот родинки и рубцы,
До абсолюта – ничья/ничей – сиамские близнецы.
И в это сходство мы влюблены до солнечных брызг внутри.
Одни и те же мы видим сны, сердец совпадает ритм.

С другими мы говорим не в такт, с другими не делим вздох,
И абсолютная пустота внутри нас свила гнездо.
Она пробила нас, как игла, оставила в темноте.
Ничейность смотрит из наших глаз, из наших непрочных тел.

И это дикое ни-че-го сплело нас в один клубок.
Мы будем рядом из года в год, друг другу и царь, и бог.
Пусть разрывает весь мир война, нас этот не тронет вид.
Ведь пустота породнила нас гораздо сильней любви.

Джезебел Морган

Да и что между нами: взять новую высоту,
Утолить эту жажду,
Ждать встречи с тобой, как пятницы?
Просто всё говори, что захочешь, пока ты тут,
Просто слушай меня, пока небо кипит и плавится.

Да и что нас разделит: слова, города, года,
Пересуды знакомых,
Туман, что потом рассеется?
Я смотрю на тебя – и в этом моя беда.
Я смотрю на тебя – и в этом моё спасение.

Наташа Хедвиг

Погнали со мной, хоть до самого края света!
И домашним скажи, чтоб не ждали тебя домой.
Когда кончится вирус и снимутся все запреты,
Погнали со мной!

Мы ещё не разменяны в мелочь, ещё не разбиты
В социальных сетях, где царят… Впрочем, видишь сама.
Мы, фальшивя, споём у костра в три аккорда куплеты,
Мы ещё помолчим. И друг другу посмотрим в глаза.

Допивай свою грусть, по бокалам разлитую дома,
Собирай свои вещи в тот самый, походный, рюкзак.
Буду ждать без пяти. Выходи, я стою под балконом.
У меня ничего за душой. Но внутри полный бак.

Мы ворвёмся, как следует, в предстоящее лето
И отпразднуем всё: карантин, чепуху и отстой.
Чтоб болтать о любви там, на краешке белого света,
Выходи без пяти под балкон и погнали со мной!

Иван Якимов

Спокойной ночи, Мария!
Я твой подкроватный монстр.
Силой своей любви я
Делаю тёплым воздух в доме твоем,
Где нет камина и печки,
И даже горящей свечки,
Мерцающей на столе.

Пожалуйста, не болей!
Пей нагретое молоко,
Закатанных рукавов остерегайся,
Тщательней одевайся в вязаные свитера,
Не сиди до утра с заумными книжками,
Не улыбайся мальчишкам из соседнего двора.

По вечерам я вижу твои ступни
Маленькие и босые,
Через узкий просвет между кроватью и полом.
Я видел тебя голой,
Расстроенной, плачущей, злой,
Я видел тебя собой,
Я видел тебя любой,
Такой, как никто другой никогда не увидит,
Я твой самый верный зритель.

И пусть у меня нет роз,
И даже искусственных лилий.
И пусть твои подмостки -
Всего лишь дощатый пол,
Прими мою любовь,
Безмолвную, как огонёк,
Блуждающий в темноте.
На остром твоем плече
Есть родинка в форме зайца.
Пожалуйста, не влюбляйся
В плохих людей.

И, заправляя постель,
Не заглядывай под кровать.
Я хотел бы тебя целовать
И баюкать наших детей.
Но покуда я всего лишь тень -
Я стану тенью твоей,
Твоей бессменной охраной.
Не просыпайся рано,
Не улыбайся печально,
Не позволяй отчаянию взять верх.

И когда ты сидишь на полу,
Прислонившись спиной к кровати,
И наблюдаешь игру
Каких-то дурацких актёров,
От сухости сводит горло,
Я чувствую запах кожи твоей,
И так мучительно сложно сдерживать себя.

И в тысячный раз повторяя:
''Спокойной ночи, Мария!'',
Отчаянно жажду быть тем,
Кто будет держать твою руку
И каждый день говорить:
''Счастливого тебе утра!''.

Джио Россо

Кутайся в шарф, натягивай кофты до пяток,
Пей чёрный чай с клюквой, корицей, мятой —
Будет зима. Октябрь продувает шею,
Бросая тебя в заснеженную траншею
Мягкой пушистой лапой.

В клёны вплелись линии золотые.
Как ты? Уже справилась с аллергией?
Или, быть может, по кружке стального грога?
Видишь, бежит к звёздам твоя дорога —
Стоит ли днями прятать себя в квартире?

В ней хорошо, лампово и душевно,
Никто не кричит, не режет слова и нервы,
Маркес и Бродский рядом с тобой пьют чай,
Можно сидеть и просто молчать. Молчать!..
[Лучше, чем Копенгаген, Берлин, Палермо]

Музыка! Слышишь? Китами плывут по нотам
Чьи-то слова — исписанные блокноты.
Будет гореть огнём этот Третий Рим?
Будет гореть. [Вот заиграли "Сплин"]
Это твой "Орбит"?

Пора вылезать из мятой большой футболки,
Время тепла — свитер — пушистый, колкий.
Если зима выстрелит в бледный лоб —
Кровь разукрасит стены и потолок,
Тело остынет в морге.

Так что, — крепись. Белый туман из ваты.
Утро. Октябрь. Чай без корицы с мятой.
Горький больничный привкус у тёплых губ.
Всё переменится. Ты перестанешь падать.
И без всяких тут «не буду» и «не могу».

Джек Абатуров

"Доктор, такое дело, -
Нерва тугая нить
Перетянула тело!
(Чувства не объяснить

Близкого к катастрофе)
Кто-то украл весну!
Доктор, вколи мне морфий!
Я не могу уснуть!

Что происходит в мире?
Или в моей груди?
Или в моей квартире?
Доктор, огороди!

Спрячь меня в санаторий
От посторонних уст.
Доктор, такое горе!
Я исступлён от чувств!

Мимо всё время кто-то
Ходит, но я один!
Я исчезаю, доктор!
Доктор, адреналин!

Где тут аптека? Йоду!
Выпишите "лежать"!
Дайте мне кислороду!
Я не могу дышать!"

Доктор расхохотался:
"Нету таких аптек.
Вам не нужны лекарства,
Вам нужен человек."

Ах Астахова

И он говорит мне: "Я столько не спал ночей!
Искал где найти покрепче, погорячей,
А то всё ничей. Гляди, - говорят, - ничей.
Кому не вручал ключей, возвращают с воем,
 
Что я уж прослыл глупцом, подлецом, изгоем.
И только никто не знает, как мне тут с боем
Даётся забыть об имени, что звучит
При каждой попытке кому-то отдать ключи.
И сердце стучит, предательски так стучит.

И мне говорят: "Включи же себя, включи!
Когда ж ты устанешь вот это всё волочить?!"
Мол, ни залечить, ни вымолить, не унять.
А я им молчу, как жутко хочу обнять,
 
И как до оскомин в горле боюсь терять
Тетрадь, на которой ты написала номер,
Я правда его надолго уже запомнил,
Но если сотрётся с памяти и с листа,
 
Я точно не выдержу... Помнишь, как у моста
Плечами касались плеч, а на деле - душу.
Поверь, в этом мире мне больше никто не нужен.
Я стал бы готовить ужин и зваться мужем,
 
Но нас разведут чужие нам голоса,
И до отправления автобуса полчаса,
А я всё гляжу, гляжу и в твоих глазах
На этом вот месте мне хочется раствориться.
Ну, или хотя бы сниться, хотя бы сниться."

Анна Оленюк

Взгляд зажатого в клетке тигра
Слабонервным не по нутру.
Я играю в такие игры,
Что свидетелей не беру.

Выпить жжёный турецкий кофе
И разбить дорогой фаянс,
Не склонять перед страхом профиль
И смотреть на беду в анфас.

Стать противнику ближе друга,
Человек изнутри крылат,
Выходить за пределы круга
И сгибать из него квадрат.

Говорить о себе стихами,
Проживая события вспять.
Понимаешь, с моими губами
Невозможно не целовать.

Мой непризнанный вид искусства —
Прорастать через потолки.
У меня нараспашку чувства
И межрёберно — сквозняки!

В тесной клетке глухих и низких
Как себя от надрыва спасти?
Боже, не дай никому из близких
Встать стеной у меня на пути.

Анна Сеничева

Это дно, девочка, это дно.
Ругайся матом, стаканами пей вино -
Всё равно терять больше нечего, некого - ты одна.
Серый бетонный пол и стена.

Не стесняйся, хами, ори, посылай к чертям
Всех, кто влезает в душу и топчет там,
Грязными пятками топчет твое нутро,
Которое, впрочем, и так ни живо и ни мертво.

Это конец, девочка, слышишь, это конец.
Ты превращаешься в тень, ты ходячий живой мертвец.
Лжец тот, кто скажет, что всё пройдёт и наступит тишь,
Увы, на оборванных крыльях заново не взлетишь.

Юлиана Масалович

Улыбайся, душа моя, всё пройдёт.
Полюбуйся: весна за окном – в разгаре -
И апрель, что в единственном экземпляре,
Норовит растопить твой сердечный лёд.

Улыбайся, душа моя, краток век,
Торопись быть счастливою и любимой,
Не смотри, как года пролетают мимо,
А лови, проживай их, как человек!

Улыбайся, душа моя, хватит ныть!
Отпустила, отмаялась и простила.
Бог даёт нам не больше, чем хватит силы…
Улыбайся, душа моя. Будем жить!

Любовь Козырь

И ложилась его голова
На худые мои колени.
Он любил меня (на словах)
И хотел, чтоб его жалели.

А заботиться я умела,
На взаимность не претендуя.
И пока я его жалела,
Он любил не меня — другую.

Жалость — это дурное дело.
Сил хватило сказать: «Я пас!»,
Но о том, что его жалела,
Пожалела я много раз.

Ира Троц

Ели хочешь совет - присаживайся
И послушай меня, мой друг:
Никогда ни к кому не привязывайся -
Это ада десятый круг.

Ну, зачем тебе эти бабочки
И искрящийся свет внутри?
Ты же знаешь, что эти лампочки
Лопнут быстро на раз-два-три.

Чувства лёгкости и забвения
Вдруг балластом потянут вниз,
Все моменты, прикосновения -
Только ранят, как острый крис.

Если хочешь совет - не связывайся,
Не ищи для себя проблем.
Никогда ни к кому не привязывайся -
Эти люди не насовсем.

Лика Крылатая

Это правда – добавить нечего –
Ты не любишь меня, а я
Умираю с утра до вечера,
Боль и радость в душе тая.

Диалог между мной и мыслями,
На столе недопитый чай.
Я люблю тебя так неистово,
Но скрываю свою печаль.

Ты останешься самой искренней,
Подарившей мне счастья миг.
Я встречал и других, но истины
Не обрёл ни в одной из них.

Это правда – добавить нечего –
Ты не любишь меня, а я
Умираю с утра до вечера,
Наши встречи в душе храня.

Удаляю тебя из прошлого,
Где не раз был тобой спасён.
Я желаю всего хорошего
И прощаю тебя за всё.

Игорь Врублевский

Люди не смотрят друг другу в глаза -
Люди боятся.
Друг мой, вы верите в чудеса?
Любите танцы?

Сказки читаете? Верите в сны?
В связи земных событий?
Друг мой, мы дожили до весны!
Ну, улыбнитесь!

В горы хотите? Рюкзак готов!
Будем, как в детстве, - «ух ты!».
Друг мой, давайте кормить котов
В старых рыбацких бухтах!

Выучим тысячи новых слов!
(Сколько во мне отваги!)
Друг мой, вы верите в волшебство?
Видите знаки?

Жизнь - это чудо! Не нужно зла,
Сердце забудет ссоры.
Друг мой, мы дожили до тепла!
Может быть в горы?

Ах Астахова

Он говорит: "Эти люди тебя угробят. 
Одевайся теплее, перчатки на руки, на шею – шарф. 
Чем мне тебе помочь? Может, совсем не трогать?
Просто я за тебя боюсь. Этот чёртов март
 
Не оставит в тебе ни строчки. Они тебе не помогут. 
Они из тебя – осколки - потом собирай с ковра.
Что мне с тобою делать? Ноль три вызывать? Попробуй
Просто вдохнуть свободно. Просто переиграть.

Как мне тебя оставить всем тем, кто видит 
Только твои движенья, девочку-из-ребра!
Я порой устаю за тебя себя ненавидеть.
Хочешь, давай приеду? Плевать, что тут три утра.
 
Она отвечает: "Ну, что ты взялся меня лечить!
От такого не вылечат – просто давно не лечат.
Я выхожу из квартиры, теряю перчатки, голову и ключи.
Всё хорошо, просто я - как тот псих на встречной.

Всё пробегает мимо - я не ловлю,
Я устаю от слов, от людей, поступков…
Что ты мне сделаешь? Скажешь - смотри, я тебя люблю?
Глупо, хороший. Безвыходно, пусто, глупо".

Он говорит: "Ты золото, ты малыш. 
Если ты дышишь, значит, и мой мир вечен.
Я, - говорит, - представляю, как ты там спишь, 
Пылинки с тебя сдуваю - мысленно, бесконечно.

Всё у тебя исполнится, не гони,
Все твои прихоти - лучшее из того, что с ними могло случиться.
Просто ты выбираешь тех, кто с твоей брони
Делает тебе цепи. Потом просит извиниться".
 
Она умоляет: "Господи, ну заткнись! 
Что ты сегодня взялся мне кости мылить!
Я понимаю - падения, взлёты… Жизнь!
Просто я дура. А надо бы мыслить шире".

Он выдыхает дым, говорит: "Постой,
Помнишь, твоё пальто, старое, голубое?
Вот я приеду, встретимся за мостом,
Пойдём и поищем тебе – счастья, тепла, покоя.

Я, - говорит, - соберу тебя по кускам. 
Эти же - обезличат и покалечат.
Девочка моя, стойкая, как вольфрам!
Я бы берег тебя. Но, увы, не вечен".
 
Лола Льдова

И тогда действительно перестанет саднить и ранить,
И болеть загнившим острым большим стеклом.
Ничего, детка. потерпи, ещё полвека и перестанет,
Говорю тебе, - перестанет, 
Ещё подумаешь: "Господи, повезло".
 
Ничего! Тогда действительно станет легче,
Ни тепло, ни холодно, в общем - уже никак.
Острие застряло и ноет в ране, говорят, мол, лечит.
Говорят, мол: "Детка, это хороший знак."
И сама начинаешь верить,  что это так.
 
И тогда обрезаешь волосы, рвёшь все письма,
Вынимаешь осколки строго по одному.
И тогда плевать на стечение обстоятельств, истин.
Посыпаешь солью по живому - по своему.

Пощедрее - горстями вдоль, поперёк, наискось.
Что ж, заживёт когда-то! Зачем жалеть!
Когда убивает кто-то предельно близкий,
Совсем не жалко, да и почти не больно, - мертветь. 

Анастаси Либерти

Мы, послушай, такие разные.
Ты так любишь ходить на красные,
Собираться и что-то праздновать
Раз в неделю в своём кругу.

Я люблю Пастернака, Роджерса,
Напевать в темноте в полголоса,
Перекрашивать в белый полосы,
Жизнь записывать на бегу.

Ты играешь на нервах мастерски,
Сочиняешь подружкам басенки,
Я в ларьке покупаю ластики
И стираю на душах грязь.

Что же нас так магнитит вечером,
Когда вроде бы делать нечего,
И до ночи ещё полвечности?
Что за странно больная связь?

Я ведь, знаешь, давно поставила
Точку в этой игре по правилам,
Я вернулась и всё исправила,
Завершив по судьбе петлю.

Ты, как прежде, — всегда на красные,
Продолжаешь гулять и праздновать.
Мы, послушай, такие разные.
Я едва это всё терплю.

Анна Кулик

Говорить не посмел — сиди теперь и строчи. 
«Я отдал тебе и бессонницу, и ключи.
Я позволил себя погладить и приручить. 
Ну, о чём ты молчишь, о чём ты сейчас молчишь?

Что тебе предложить, покуда я пуст и гол? 
Ну, вот разве надёжный дом и накрытый стол, 
Ну, вот разве спасти от от бурь, отгоняя боль. 
Почему ты смеёшься, будто бы режешь вдоль?

Почему лишь с тобой я крепко и долго сплю?
Без тебя даже кости держатся на клею. 
Я смотрю и молчу о том, как тебя люблю — 
Это полупрозрачный танец. постыдный блюз.

Это Бог нас сшивает — криво, наискосок, 
Чтобы ты без меня смогла, ну, а я не смог. 
Из чего застрелиться — браунинг или глок?"
Он молчит. В небе тишь, тулузский, вишнёвый сок.
Она смотрит и смотрит прямо ему в висок.

Сидхётт

...Вытравить бы, закрыться да запереться, 
Не вспоминать, не думать, уйти от скоб. 
Но от болезни той не бывает средства — 
Разве что эвтаназия. Пуля в лоб. 

Жёсткие средства крайне не мягко стелятся — 
Впрочем, всё это тоже моя вина. 
Он — моя паника, да пополам с истерикой; 
Внутренняя мировая моя война.

Как он смеётся, как он молчит упрямо; 
Кожа его на цвет — золотой песок; 
Смотрит с улыбкой, но бесконечно прямо, 
Так, будто молча целится мне в висок. 

Он же гурман, он все собирает сливки, 
А у меня опять не хватает слов. 
Джинсы, рубашки, вырезы — все обрывки 
Порванных фотографий, чужих стихов.

Мой штат Айдахо — нет, не заходит больше, 
Но крайне часто снится мне по ночам. 
Я в своем теле — будто себе же дольщик 
И пациент подкожным своим врачам.
 
Впрочем, когда нас с ним раздерёт на мили, 
Мы попытаемся спрятаться от судьбы.
Я не люблю его. Я ненавижу. Сильно.
Так порой сильно, что лучше бы… Лучше бы...
 
Сидхётт

Боже мой, да люби ты её там дальше! 
Мне ли не знать, что да, — на таких клюют. 
Она же целует чётко, ревёт без фальши, 
Под каждым рисунком пишет "люблю, люблю". 

Боже мой, да люби ты её там дольше! 
Всё в ней — и неизбывность, и красота. 
А я буду грустный маленький велогонщик 
И как-нибудь ночью пьяным слечу с моста.

Раньше казалось — ты предназначен, знаков; 
Мой самый лучший сон, мой прекрасный бред. 
А теперь я смотрю на вас и хочу заплакать. 
И, пожалуй, ещё напиться. И умереть. 

И не учиться больше справляться с болью, 
Взглядом жечь спину, пуговицы срывать.
Знаешь, того, кто это назвал любовью, 
Очень уж остро хочется расстрелять.
 
Ты же умеешь быть для меня бесценным, 
Ты же мне видишься в сотне знакомых лиц, 
И у тебя всегда под ногами сцена, 
Даже истерики — строго в режиме "блиц". 

Ты же из тех, кто может единым словом 
Заставить взлететь к звезде или рухнуть вниз.
А если ты хочешь знать, как мне тут хреново, — 
Вот, почитай стишочек. И умились.

Я повзрослею. Не разобьюсь на части. 
Спрячу себя под тысячами одежд.
Милый мой, славный, будь там с ней очень счастлив.
И не давай мне впредь никаких надежд.

Сидхётт

Он говорит ей: "Вот так я тебя люблю.
Ничего не прошу взамен, ни о чём уже не молю.
Я не буду пить и лезть по ночам в петлю.
Только бы память тебя хранила."

Он говорит: "Одевайся всегда тепло,
Там ужасно противный ветер, там опять всё замело.
Просто знай - сколько бы дней ни прошло,
Я боюсь, как бы ты не простыла."

Он говорит: "Я без тебя не умру.
Буду жить. И однажды другую подпущу к своему нутру,
Мы поедем с ней на Бали, или, может быть, даже в Перу.
Сделаем кучу дежурных фото.

Но где бы я ни был, куда бы я ни пошёл,
Ты всегда - мой нагрудный образ, солнечный мой костёл,
Берег мой, тихая чаща, дом и накрытый стол,
Яблоневый сад, ореховые ворота."

Он говорит ей: "Время течёт рекой,
Ты уже изменилась, я знаю. Ты стала совсем другой.
Но наша с тобой переписка у меня всегда под рукой.
И по ночам я её читаю.

Слово за словом, а за словами - ты,
Смеёшься, светишься рыжим, выступаешь из черноты,
Морщишь курносый нос, рассказываешь про мечты, -
Живая, простая, родная..."

Он говорит: "Этот мир, что царит вокруг,
Совершенно сошёл с ума. Непонятно, где враг, где друг.
Но если ты мне напишешь вдруг,
Он покажется просто раем.

Где бы я ни был, сколько бы тел ни знал,
Какой бы ни встретил город и какой ни покинул вокзал,
Я найду тишину, я поймаю wi-fi, я устрою себе привал.
И отправлю тебе: "Я скучаю"". 

 

Полина Шибеева

Говорит мне: "Давай, не бросай, пиши,
Сохраняй лабиринты своей души.
Разобьются снова слова об лёд,
Но и это, сказка моя, пройдёт.

У меня там дел - непочатый край,
Ты меня хоть этого не лишай.
Я не знаю, зачем я сюда пришёл.
Я не помню, откуда на левой шов.

Но не важно это, я прав, скажи?
Солнце греет верхние этажи,
Остывает в прозрачном бокале брют.
Иногда мне кажется, что я сплю.

Но пока ты пишешь меня с нуля
На изломе снежного февраля,
Я останусь здесь, между этих строк.
Пусть они придут к тебе так легко,

Как ты боль свою научилась жечь.
Я останусь и буду тебя беречь."
Говорит мне: "Давай же, давай, лети!".
Я не знаю, как мне его спасти.

Неизвестный автор

А я говорил: "Бросай филфак! Поехали на Аляску!
Заведём у юрты двенадцать собак, в полозья врежем коляску,
Будем встречать ледяной рассвет консервами из Канады,
Будем разглядывать волчий след, одеваясь в овечьи латы.

Какая теория прозы, ты что! А там океан и горы!
Там ветер смешался с водой и мечтой, порвав скалистые шторы,
Большая медведица ловит в воде звёздную жирную рыбу,
Там дорога из «где-то» ведёт в «нигде», минуя посёлок «либо».

Я точно тебе говорю, бросай! Ты видишь? Сегодня лето!
А ты собираешься что-то писать, учишь свои билеты,
И время на кофе и туалет, да кошку в комочках меха,
А нужен всего-то один билет, чтобы уйти, уехать.

Там будут живые Ахматова, Блок — в виде цветных водопадов,
А по выходным там гуляет Бог. Любит, до полураспада.
Там всё, что ты даже не сможешь прочесть, можно потрогать руками.
Но вот ты заводишь будильник на шесть, говоришь, что завтра экзамен.

А я повторяю, поедем со мной к Луне цвета спелой клюквы.
Хватит глотать, разбавляя слюной, чужие мысли и буквы.
Поедем! Там тихо стучат топоры, бурлит золотая тина,
Там валят деревья в реки бобры, отстраивая плотины.

Засыпаешь. И книги твои храпят с чистых беспыльных полок.
Засыпаешь. Висит Иисус распят, поскольку тоже филолог.
Выхожу от тебя и российский флаг закрывает собой звезду.
Через время я нагружу собак и огней тебе привезу!

Чтобы было чем жечь А-четыре, А-три, и тетрадки, и книжный шкаф.
Привезу медведицу: вот, посмотри. Не понравится — спрячу в рукав.
Я оставлю юрту с дубовым столом Экзюпери-пилоту.
Но, наверное, ты получишь диплом и устроишься на работу.

Что толку, творил, шевелил, бубнил, боролся с душой и с тушей!
И всё говорил, говорил, говорил, и требовал: слушай, слушай!
А, может, не нужно собак и юрт, не нужен рассветный мак...
Послушай, чего там вообще сдают? Хочу поступить на филфак.

Андрей Гоголев

Я — обрывок строки на последнем листке тетради:
Ты же начал её исключительно смеха ради,
Ты же начал меня исключительно ради смеха —
Просто выбросил на обочину и поехал.

Все фломастеры вполовину изрисовались,
Ну и ладно, рисуй другими. А я всё маюсь.
Всё мечусь по углам, по вокзалам, чужим кроватям,
Не желая признать ни правду, ни «правда, хватит»,

Не желая смотреть ни правде в глаза, ни в небо —
Ну какая мне разница. Мне бы покрепче. Мне бы
Попросить у кого-нибудь смелости, или мозга,
Или сердца, что не рвалось бы к холодным звёздам,

Или звёзд, чтобы не катились в мои ладони,
Или просто стоять так — призраком на перроне
И смотреть, как ты прячешь взгляд и проходишь мимо.
Я же просто набросок, набор непонятных линий:

Это чёлка, вот это — плечи, вот это — пальцы.
Ты же начал меня исключительно посмеяться,
Ты же начал меня на полях, не всерьёз, незримо.
Исключительно. Абсолютно. Невыносимо.

Курам на смех, едва готовую — лишь на треть.
Я — набросок, но ты не сможешь меня стереть.

*

…И темнеет в глазах, и сощурились фонари.
Ты меня породил — и ты на меня смотри.
И не вздумай ни отвернуться, ни время вспять.
Я же лучшее, что тебе удалось создать.

Дарёна Хэйл

Ты не горюй обо мне, не тужи, -
Тебе, а не мне, доживать во лжи,
Мне-то никто не прикажет: Молчи!
Улыбайся! - Когда хоть криком кричи.

Не надо мне до скончанья лет
Думать - "да", говорить - "нет".
Я-то живу, ничего не тая,
Как на ладони, вся боль моя,
Как на ладони, вся жизнь моя,
Какая ни есть - вот она я!

Мне тяжело...
Тебе тяжелей...
Ты не меня, -
Ты себя жалей.

Вероника Тушнова

Я устал о тебе говорить и думать,
Ворвалась в мою жизнь, натворила шуму,
В стену бросила стул, подожгла обои,
Научила меня рифмовать с собою,

Разделила здесь всё на «тогда» и «ныне»,
И теперь я плыву на огромной льдине,
И растаю с ней вместе, исчезну просто.
Я молю тебя, слышишь, мне нужен воздух!

Мне плевать, что ты вытворишь в этот вторник.
Я устал о тебе говорить и помнить.
Ты злорадно молчишь, бьёшь об пол стаканы.
Я тебя не люблю. Я всего лишь пьяный.

Мне такие, как ты, — ну совсем некстати,
Подавай поспокойней да в белом платье.
Тихий омут без бесов — простая лужа,
Только ты, я ведь знаю, намного хуже.

Да из мыслей моих всё никак не лезешь.
Вдруг и шум иногда может быть полезен?
Я на кухне наклеил вчера обои.
Приходи и сжигай. Только будь со мною.

Krisberry